С незапамятных времен - никто даже точно не помнит, с каких - на старой елке у братской могилы советских солдат в садоводстве «Лебедь» висела небольшая металлическая табличка. Выцветшая, поистертая временем. Рукописный, старательно, даже каллиграфически выведенный текст. Такой, что дыхание перехватывало каждый раз, как взгляд натыкался на эту табличку. Последнее письмо от отца сыну, советскому танкисту Николаю Фатееву (Фадееву), чье имя выбито на плитах братского захоронения среди сотен других.
В 2012 году табличка эта вдруг пропала. Почему и как — до сих пор загадка. Но это было очень больно - было ощущение, что из тебя безжалостно выдрали целый клок глубинной памяти о солдатском подвиге и человеческом горе, которое неизбежно приносит всякая война. Тогда же, в 2012-м, мы решили эту табличку восстановить. Потому что более пронзительного памятника нашему военному прошлому, пожалуй, трудно придумать. Однако братская могила — сама по себе памятник, и любые изменения в его облике должны быть согласованы. Нас попросили собрать подписи общественности под предложением об установке новой таблички. Стоило только написать об этом в интернете - и через два дня у нас были 10 тысяч подписей и писем со всей страны, и даже из США и Канады. В Москве нашлись люди, которые пообещали лазерной гравировкой воспроизвести отцовское письмо на листе нержавейки - сохранив оригинальное начертание. Работа закипела.
Параллельно началась архивная и поисковая работа. Мы нашли документы, по которым выяснили обстоятельства последнего боя лейтенанта Н. Фатеева. Рано утром 12-го июня 1944-го года из Райвола (ныне Рощино Выборгского района Ленинградской области) в сторону Куутерселькя была отправлена механизированная подвижная разведгруппа с задачей прощупать финскую оборону и выявить огневые точки и слабые места. Когда легкие танки Т-60 в сопровождении небольшого числа пехоты подошли к линии VT на расстояние прицельного огня — финны начали стрелять. Несколько советских танков были подбиты, а машина, командиром которой был лейтенант Фатеев, загорелась. Выбраться из нее танкист не успел. Как сказано в наградных документах — «в то время, когда танк был уже подбит, т. Фатеев продолжал выполнять боевую задачу, уничтожив ПТО противника, 2 пулеметных гнезда и более 10 финских солдат и офицеров». Посмертно лейтенант Фатеев был представлен к ордену Отечественной войны первой степени.
Лейтенант Николай Фатеев.
Вскоре нам удалось связаться с родственниками Николая Фатеева и поисковиками из Луганской области Украины (откуда родом танкист). Нам рассказали всю трагическую историю семьи Фатеевых, прислали последние письма танкиста домой, а самое главное — дневник его отца, каллиграфа и иконописца Афанасия Титовича Фатеева. Того самого, который уже после войны оставил на братской могиле близ исчезнувшей деревни Куутерселькя свое пронзительно письмо. Нам рассказали, что до самой смерти Афанасий Титович так и не смог смириться с гибелью сына. Там, в дневнике, на каждой странице - нечеловеческая боль и горе. С этим горем где-то в 60-х годах прошлого века луганский иконописец и приехал на могилу молодого лейтенанта.
Афанасий Титович Фатеев.
Пока мы работали над этой историей и над восстановлением таблички, случилось то, что мы на экскурсиях обычно называем маленьким чудом. Коллега прислал ссылку на какой-то интернет ресурс, вообще не связанный с войной, где была маленькая-маленькая фотография молодого парня в танковом шлеме и подпись: «Юрий Лейбович Харитонский. Погиб 12-го июня 1944 года близ Куутерселькя». Мы зацепились за эту дату и решили проверить информацию. Результат ошеломил. В архивах мы нашли две схемы. На одной из них ромбиком изображено местоположение танка, в котором погиб Николай Фатеев. На другой — таким же ромбиком танк, в котором погиб Юрий Харитонский. Не нужно сильно напрягаться, чтобы понять, что это один и тот же танк.
Схема места гибели Н. Фатеева.
Схема места гибели Н. Харитонского.
Все, в общем, логично: экипаж Т-60 как раз и состоит из двух человек. Только вот имя Николая Фатеева выбито на плитах братской могилы, а имя Юрия Харитонского — нет. В Москве мы нашли родственников Юрия Лейбовича, они рассказали нам, что 70 лет искали место гибели и могилу деда, но безуспешно. У нас было ощущение, что Юрий Лейбович сам постучался откуда-то оттуда, напомнил о себе.
Ю. Л. Харитонский с семьей.
Легкий танк Т-60.
Одним словом, история, которая начиналась как попытка просто восстановить утерянную табличку на кладбище, вылилась в целую повесть о одной из миллионов военных трагедий. Табличка-эпитафия лейтенату Фатееву была восстановлена благодаря неравнодушию как минимум десяти тысяч человек. Была сделана компьютерная копия текста таблички — чтобы сохранить почерк Афанасия Титовича. Коллеги-поисковики из Москвы сделали и привезли мемориальную доску из нержавеющей стали, где эти буквы были выгравированы. Коллеги-поисковики из Петербурга притащили оборудование и собственноручно установили раму и саму табличку на место. Открывали ее при большом стечении народа, а у подножия таблички чуть позже установили гранитную плиту с именем боевого товарища Н. Фатеева — Юрия Лейбовича Харитонского. Чтобы танкисты и теперь были вместе.
В 2014 году на том месте, где в танке сгорели Н. Фатеев и Ю. Харитонский, был установлен памятный знак. И опять — усилиями десятков неравнодушных граждан. Поисковики, джиперы, местные жители провели целую операцию, чтобы извлечь из леса, перевезти и установить на месте гибели танка многотонный гранитный противотанковый надолб. На нем укрепили разорванный взрывом трак от танка Т-60, найденный на месте его гибели, и информационный стенд с фотографиями танкистов и описанием трагических событий 12-го июня 1944-го года. Чуть позже пластиковый стенд заменили на гранитную плиту. С тех пор у этого камня постоянно лежат живые цветы. Через него обязательно проходят экскурсии, автомобилисты иногда гудят, когда проезжают мимо.
Памятный знак на месте гибели Н. Фатеева и Ю. Харитонского.
Приезжали сюда и родственники Юрия Лейбовича Харитонского. Рассказали, что всю жизнь искали деда, думали, что он погиб на Невском пятачка. Мы видели их слезы возле этого камня. Все не зря и все не просто так.
Зотов Василий Иванович родился 28 декабря 1923 года в селе Алексеевка Аркадакского района Саратовской области в крестьянской семье. К началу Великой Отечественной войны ему исполнилось 18 лет.
Со 2 ноября 1941 года проходил командирские курсы в Саратовскм военном училище. В июне 1942 года, по их окончании, получил звание сержанта и был направлен на фронт в 119 дивизию 21 армии. Воевал до 20 января 1943 года. В этот день получил ранение. Два месяца пролежал в госпитале в Москве. С марта воевал на Западном фронте в той же дивизии и армии. В 1944 году стал старшиной. Освобождая города и сёла от фашистских захватчиков, дошёл до Бреста.
Командование приняло решение оставить полк охранять и защищать границу Советского Союза. До 1948 года Василий Иванович служил на границе. Демобилизовался 17 августа 1948 года.
С 20 августа 1948 года по 11 октября 1956 года работал в Росташовской школе учителем физкультуры. Затем много лет проработал заместителем директора Балашовской опытной станции. В январе 1990 года ушёл на заслуженный отдых. Ветеран труда.
Награжден Орденом Отечественной войны II степени, медалями "За оборону Москвы", "За победу над Германией" медалью Жукова и другими.
Венгерские солдаты ведут допрос советского военнопленного. Человек в кепке и черном пиджаке — предположительно полицай. Слева стоит офицер вермахта.
Несколько лет смотрел и изучал эту фотографию.
На ней наш солдат держится настолько достойно и мужественно, что и эту фотографию списали в архив, хотя первоначально предполагалось ее массовое тиражирование (тут речь о предыдущей, немецкой, неудачной для них, фотографии)
Всегда пытаюсь представить, а смог бы я вот так вот стоять и смотреть на них на всех. На полицая-предателя с хлыстом в руках, на тех, кто пока еще побеждает на фронте... На их наглые самодовольные рожи...
Хватит ли мне мужества не встать перед врагами так, как бы они хотели... Не знаю, но очень хотелось бы надеяться, что хватит, если наступит такой момент...
Я горжусь этим безвестным солдатом и горжусь всеми, кто подарил нам всем Одну Такую Важную Победу, Одну На Всех, МЫ ЗА ЦЕНОЙ НЕ ПОСТОИМ!
1942 год. После боя.
Воспоминания ветерана войны, танкиста, вернее просто его ответ на вопрос:
– Что же такое НЕНАВИСТЬ?
«Я до войны, что такое ненависть и не знал, потому, как причин её испытывать не было. Горе разное было. Собаку, которую сам выкормил молоком козьим – волки зарезали. Бабушка с лестницы упала – разбилась, похоронили. Это было горе. Война началась – это беда. А вот ненависти не было.
Любовь была. Да и сейчас свою бабку люблю.
Я из деревенских, с трактором на «ты», техника ведь схожая с танками, потому в сорок первом, когда война уже гремела тогда вовсю, взяли меня без разговоров в танковое училище. Был у нас в училище один старшина-инструктор – кличка у него была «в задницу раненый». Его, действительно, туда ранило вскользь, пулей. И он по этому поводу, вероятно, комплексовал.
Раз в заднее место ранен – значит трус. Глупость, конечно, страшная – много там выбирает пуля или осколок – куда попал, туда и попал. Но этот старшина, как волк ходил с утра до ночи, злой, аки чума, ну и вымещал на нас всю свою глупую ненависть. Как только не измывался он над нами. И чуть что не так – орет:
– Трусы, дезертиры, сопляки… Под трибунал пойдете!
Поначалу нам было страшно, а потом мы попривыкли и поняли, что старшина наш был, что ни на есть самый обычный трус, но с властью, какой-никакой, над нами, над салагами, значит. Раненый – понятно, на передовой побыл – понятно, и обратно туда явно не хотел – тоже понятно. Как-то на самом деле двоих ребят наших, уже не припомню за что, подвел-таки под трибунал.
Ребята решили его придушить ночью. Я был против! Нельзя нам об такую сволочь руки марать! Пообещал придумать план, как его на передовую отправить, ну и придумал.
Было на полигоне, на стрельбах и прочих тренировках, такое упражнение – оборона танка в ближнем бою. Через верхний люк надо было гранату кинуть в цель. Боевую гранату.
Он нас этим упражнением замордовал, вот буквально замордовал! Нам стало понятно, что он на самом деле трус и страшно боится, что кто-то из нас гранату внутрь танка уронит, где он, драгоценный, сидит и нами командует.
Я припрятал в башне заранее кусок железяки, похожий в темноте (а в танке темно) на гранату, ну и вызвался кидать гранату первым. Трус подает мне (весь потный, он всегда со страху потел) гранату и начинает свою обычную брань:
– Докладывай, что должен делать, сопля!
Я начинаю монотонно бубнить:
– Вынимаю чеку, открываю люк, бросаю гранату, – в этот момент выбрасываю железяку вниз, которая загрохотала, как прощальный вальс немца Шопена, говорю – ёпрст! – и выкидываю гранату из танка, при этом не забываю закрыть люк, чтобы этот дурачок из танка под осколки гранаты не рванул.
Он, таки рванул и ударился головой в закрытый люк, что-то там с матами, и тут прозвучал взрыв гранаты снаружи танка. Он затих и от него повеяло чем-то странным, до боли знакомым, как летом из солдатского уличного туалета. Он молча открыл люк, вылез и бегом кинулся к ближайшему озеру. Мы же наблюдали всю дорогу на его задней части всё увеличивающееся в размерах рыжее пятно.
Кличку, понятное дело, мы ему поменяли (на «засранца»), но и он ещё более озверел, но стал нарушать инструкцию – заставлял нас всё делать снаружи танка (наполовину высунувшись, пока гранату не кинем, а потом уже позволял забираться внутрь). И так было до тех пор, пока проверяющие не увидели! Да как его построили, да какими словами его обложили! Мать моя, женщина! И покойников он на фронт готовит! Да такого танкиста в поле сто раз из автомата застрелят фашисты! Обозвали вредителем и исполнили нашу мечту – отправили на фронт! Когда он уходил, то пришел к нам прощаться. Мы же к нему даже не вышли и плюнули ему вслед. А наша ненависть к нему сменилась полным презрением. Мы все тут на фронт рвемся, каждый день считаем, сводки фронтовые слушаем, гадаем, где воевать будем, а этот... И жалко, и противно.
Но это тоже была, оказывается, не ненависть!
А вот какая она, эта настоящая ненависть, я чуть позже расскажу.
Третий бой мой начался так. Атака. Взрыв. Улетел в чёрную бездну. Нет сознания, пришел в себя – плен. Но в плену то другая история, там больше ярость и злоба на всех. Когда меня из плена освободили – сразу короткая проверка, хоть трошки обгорелый я был, но меня признали все мои ребятки из полка, потому не длинная с запросами и посиделками под замком. Потом сразу в госпиталь, ремонтировать мои конечности пострадавшие. На мне с детства всё заживает, как на собаке, хоть и хотели комиссовать, но не вышло по-ихнему, зажило всё. Потому не прошло и трёх месяцев, как я догнал своих!
Наступление шло полным ходом!
И вот моя рота, новенький Т-34, мечта танкиста Красной Армии! Но не уберёг я его, сожгли его фашисты в четвёртом бою. Расскажу вкратце, как.
В колонне танковой завсегда есть первый танк, ну и последний. Так вот, когда нарываешься на засаду или на подготовленную оборону фашистов и ваша колонна не успела развернуться в боевое построение, то эти два танка (первый и последний) всегда страдают больше всего. По ним бьют, чтобы сделать манёвр остальных машин очень сложным в условиях обездвиженности колонны. Кого ставили первым, всегда знал, что шансов выжить очень мало, потому готовились к любым ситуациям и смотрели во все стороны.
Экипажу танка под командованием лейтенанта А. В. Додонова было приказано пробиться к центру города и водрузить красное знамя на ратуше во Львове. Машиной управлял механик-водитель старшина Ф. П. Сурков. Меткий огонь по врагу вел башенный стрелок И. И. Мельниченко. Радист — старшина А. П. Марченко, неплохо знавший город, указывал путь. Действуя решительно, танк «Гвардия», поддерживаемый своим подразделением, прорвался к самому подъезду ратуши. Марченко вместе с группой автоматчиков, перебив вражескую охрану, ворвался в здание, поднялся на башню и водрузил на ней алый стяг. За 6 дней боев в городе экипаж уничтожил более 100 вражеских солдат и офицеров и сжег 8 танков противника. Гитлеровцам удалось подбить танк Т-34 «Гвардия». В жестоком бою погибли А.В. Додонов и А.П. Марченко, тяжело ранены Сурков и Мельниченко. Старшина Ф. П. Сурков за выдающийся подвиг удостоился звания Героя Советского Союза, остальные члены экипажа были награждены орденами. Звание Героя Советского Союза было присвоено командиру 63-й гвардейской танковой бригады полковнику М. Г. Фомичеву. Снимок сделан перед началом Львовско-Сандомирской наступательной операции.
В тот раз первым в колонне шёл мой танк ну и нарвались мы на минное поле с корректировщиком артиллерии, который сидел на дереве, а били по нам из-за холма, не видели мы их...
Танк подбили, и он сгорел, в итоге, ну а сейчас речь не о том, а о шестом танке, который подо мной сгорел. Дело в Берлине уже было, в сорок пятом. Атака. Мы наступаем. Пехоту нашу рассеяли осколочными, и она подотстала на квартал, может пол, не суть важно. Я увидел, через открытый люк, фаустпатрон и тень человеческую, понял, что сейчас шмальнёт он по нам, не успеваем мы его уложить, потому только рявкнул:
– Быстро все из танка! – и люк нараспашку!
Танк, когда в него фаустпатрон попадает, жахает, аки лампа с керосином, если попадает в бак с топливом, а в Т–34 он, этот самый бак, почти везде! Жахнул.
Из люка выскакиваю в столбе огня, ребята за мной, горит на нас всё! Комбез, шлемофон, сапоги, а что не защищённое, руки там, лицо, сразу, как чулок с волдырями слазит.
А тот немец видит наше копошение, фауст кидает и целится из-за баррикады в меня из винтовки своей, ну и стреляет! Я бегу прямо на него, вот из меня ненависть прёт со всех щелей, вот за день до Победы сжечь мой танк и меня, да я же тебя голыми руками... Бегу и чувствую, что попадает в меня фашист, а мне не больно, только ногу толкнуло...
В общем, на этой самой ненависти я и добежал к нему, повалил его на землю и всадил ему нож в глотку, уже и не помню, как он мне в руку попал...
Да, а пока я бежал – он ещё раз в меня попал – в плечо. То я уже потом в госпитале узнал, когда в себя пришел, а так, последнее, что я помню, это его кадык и моя «финка», нож, значит, такой... Вот, что может ненависть с человеком сделать, силы какие может придать ему нечеловеческие! А вы говорите... Поэтому, вот что на фронте, в бою всему голова – ненависть к врагу!
А всё остальное – так, для красного словца. Это был, кстати, шестой танк, что подо мною сгорел, я рассказывал. Они горят, к сожалению, целиком, а потом ещё и взрываются, ведь там боекомплект полный–неполный, а мы танкисты горим, иногда, частично.
Когда в первом своем танке горел – попал в госпиталь без сознания. Долго без него, сознания, был и без документов – сгорели они. А без документов человек – не человек, солдат – не солдат, командир – не командир... А домой пришла похоронка. Писарь – придурок, возьми и напиши в сопроводительном письме – «Ваш сын сгорел в танке».
До невозможности глупый оказался человек, разве можно такое родителям писать–посылать? Это чуть позже уже стали писать в похоронках нормальные слова про геройскую смерть и прочее ... А тут «сгорел в танке!». Вот каково это было матери читать! Отец, слава Богу, от мамы письмецо–похоронку припрятал, и в редакции показал. Поэт один узнал об этом и стихи написал на мою геройскую смерть … А я-то жив! В себя пришел, всё наладилось, уже ходить могу, а отец на мои письма из госпиталя отвечает как-то странно, сухо и непонятно. Оказывается, он не верил, что я живой – почерк у меня шибко изменился. Ещё бы ему не измениться, если через мою руку пяток осколков пролетело и не задержалось, хорошо, хоть попришили всё (почти) на место. Потом ещё раз похоронка пришла, но отец уже точно не верил, и правильно делал – жив я оставался, чего и всем вам желаю. А я в плен попал. Пенсию за меня мои родители получали. Но, наверное, не за всё время, ведь за то, что я официально в плену числился, за те полгода, что я у немцев был, не выдавали им. Это когда «смертью храбрых» приходит, то – да! Пенсия, как семье героя! А тут-то всё, наоборот, почти что предатель, самый, что ни на есть …
Хорошо, что и экипаж мой, и командир полка моего, когда меня освободили, были живы. И времени немного прошло – с полгода, и рапорт тот нашли быстро. И все ребята написали, что оставили меня у сгоревшего танка мёртвым. В общем – посчитали меня убитым, потому как не дышал! Они-то вот посчитали, а немцы нет.
Очнулся в концлагере пересыльном, в госпитале – оказалось, что я в плену. Врачи все русские. Спасибо им отходили меня чуть, ну как могли, и на том спасибо!
Ходить начал потихоньку – ушёл в побег. Поймали быстро – слабый был я совсем, надо было ещё силушек поднабраться, а потом бежать. Но нет, учимся на своих ошибках – научили меня фрицы уму-разуму – вот уж кровушкой умылся, так умылся, и зубы мне все передние выбили сапогами–кулаками.
Второй раз через три месяца сбежал – опять попался, поляки местные меня выдали. Все пальцы на ногах прикладом винтовочным раздробили, чтоб не бегал больше, повезло мне, наверное, что не расстреляли.
Под конец войны немцы пленных стали беречь, зависело, конечно, от лагеря, наш лагерь больше для работ на заводе был, потому и не порешили. Ну, а когда отступали, то просто не успели нас порешить–перестрелять всех, бежали они больно спешно…
Вот в плену, когда ярость–ненависть меня душила, думал, что когда придёт мой час, я их, германцев–то, зубами грызть–убивать буду, хоть и не осталось от зубов моих ничего – пеньки одни! В Австрии, как-то поставили меня пленными немцами командовать – трупы коней–лошадей закапывать. Земля у них каменистая – тяжело немчуре было её копать–долбать. Я же думал – всех немцев с этими конягами вместе закопаю–прикопаю.
А потом думаю себе и гляжу на них – ведь, по сути, несчастные и жалкие люди, сдутые какие-то, безжизненные, хоть и рожи – как моих две, а то и три…
И ушла ненависть, как и не было её.
Стало мне на них вот наплевать с высокой горки ... Только вот речь ихнюю, немецкую, до сих пор слышать не могу, но думаю, что это не ненависть закипает, а что-то иное, да и сердце потом начинает барахтаться, как не в себе, и курить хочется, а бросил ещё в сорок шестом, как с госпиталя окончательно вышел.
А так – ненависти на них нет совсем.
Немцам ведь тоже досталось. Насмотрелся я на них и в войну, через прицел, да и после на пленную немчуру.
Век бы их больше не видеть и не слышать»
Предыдущие посты:
И один в том поле воин, если он по-русски скроен
Один из невероятных случаев Великой Отечественной войны
Из высказываний Гитлера об оккупационной политике на Востоке
Кому нелюди, а кому новые граждане
ЛА-5 против 44 бомбардировщиков Ю–87 и 8 ФВ–190
--------------------
Отрывок из документального, военно-исторического романа "Летят Лебеди" в двух томах.
Том 1 – «Другая Война»
Том 2 – "Без вести погибшие"
Сброшу всем желающим пикабушникам на электронную почту абсолютно безвозмездно.
Сначала Том 1, если понравится, то после прочтения (отзыва) и Том 2.
Получение Тома 2 по времени не ограничено никак.
Пишите мне в личку с позывным "Сила Пикабу" (weretelnikow@bk.ru), давайте свою почту и я всё вам отправлю (профессионально сделанные электронные книги в трёх самых популярных форматах).
Есть печатный вариант в твёрдом переплете.
Старейшая жительница села Орлов Гай Ершовского района Саратовской области Анна Петровна Зеленкина 2 июня отметила 100-летний юбилей.
Анна Петровна родилась 2 июня 1923 года в Ершовском районе Саратовской области.
С самого начала Великой Отечественной войны на хрупкие девичьи плечи свалился весь груз тяжелого крестьянского труда. А уже весной 1942 года Анну призвали в армию и отправили в Куйбышевскую (Самарскую) область в военную школу, где она освоила профессию радиста-кодировщика.
Зеленкина начала службу в авиаполку, дислоцировавшемся в Смоленске, обеспечивая связь с метеостанциями, разбросанными в прифронтовой зоне. Собранные молодыми радистками сведения о состоянии погоды анализировались в штабе части и использовались пилотами бомбардировщиков перед вылетом на боевые задания.
Батальон базировался в лесах, работать девушкам приходилось в промерзших блиндажах, были случаи, когда ноги примерзали к сапогам, вспоминает долгожительница, чей подвиг отмечен орденом Отечественной войны 2-й степени, медалью Жукова и другими наградами.
Победный май 1945-го Анна Петровна встретила в Латвии. В мирное время работала в колхозе на овощной плантации, дояркой на ферме, в детском саду родного села. Вырастила и воспитала сына и двух дочерей.
О других:
Фронтовой медик Александра Семеновна Иванова отметила 100-й день рождения
Мало кто знает, но в 1943 году, для снятия блокады Ленинграда, советским войскам удалось совершить крайне неочевидное для противника перемещение двух подводных лодок.
Историю подвига рассекретили относительно недавно, в 2019 году. Это был документ, под названием «Ленинградский фронт», решение №0042.
Весной 1943 года войскам поступает приказ: «Перебросить из Ленинграда на Ладожское озеро две подводные лодки, под кодовым названием «Малютки». Так как почти весь левый берег Невы был занят немцами, быстро исполнить приказ не удалось.
Армейские фельдъегеря (ныне Спецсвязь) доставили секретные документы и приказы, которые гласили, что для освобождения Ленинграда, советским войскам, находящимся на Ладожском озере, была остро необходима помощь подводного флота.
Только вот проблема с доставкой этих подлодок казалась неисправимой. Ведь пройти по Неве было невозможно, а в автотранспорт «Малютки» банально не поместились бы. Оставался единственный способ – доставить подлодки по железной дороге. Но тут возникла другая проблема: в блокадном Ленинграде специальных вагонов не оказалось. Поэтому, «Малюток» пришлось везти на обычных открытых платформах.
Такой невероятно важный рейс доверили машинисту Василию Еледину, который как раз вместе с командой прибыл на станцию «Дача Долгорукова», на своём поезде.
Подводные лодки с трудом поставили на две четырёхосные платформы:
Поезда с платформами M77 и M79 отправлялись по очереди, чтобы в случае прямого попадания не потерять обе лодки сразу.
Для того, чтобы авиация противника не обнаружила «Малюток», их окутали маскировочной сетью и прикрыли ящиками. Когда практически все приготовления были завершены, вместе с железнодорожниками отправили энергетиков, связистов и водолазов.
Команда электриков занималась перебрасыванием проводов на станциях, которые могли помешать успешному перевозу подлодок. Связисты на протяжении всего пути перерезали и тут же восстанавливали линии связи.
Несмотря на то, что подлодки были прикреплены металлическими стяжками, был велик риск того, что на повороте они могли слететь. Поэтому ехать пришлось со скоростью всего 4 км/час.
Примерно на середине пути могла бы произойти роковая ошибка. На горизонте были обнаружены два немецких самолета. Машинист Василий Еледин мгновенно среагировал: загасил свет, потушил котёл и остановил поезд среди деревьев. Лишь благодаря мастерству машиниста и успешной маскировке, немцы ничего не заметили.
Все 55 км, которые поезд обычно проходил за час, этому составу пришлось проходить целые сутки. На долгое выполнение спецоперации повлияли вынужденные остановки практически на каждой станции.
В итоге, подлодки были успешно доставлены. Основное их назначение заключалось в охране собственных берегов и морских баз. Вооружение у лодок было скромное: 2 носовых торпедных аппарата без запасных торпед и 45-мм пушка К-21 с боекомплектом в 195 снарядов.
Обе лодки «М-77» и «М-79» приступили к боевой работе по разведке и наблюдению за противником. Действие подводных лодок было облегчено тем, что их появление немецко-финская группировка никак не ожидала, то есть элементы противолодочной обороны просто отсутствовали.
Впрочем, и советские моряки действовали максимально осторожно и скрытно. Лодки ходили, соблюдая режим радиомолчания, в основном вдоль берега, используя особенности рельефа для прикрытия, а для зарядки аккумуляторов уходили в центр озера.
Кроме разведки и наблюдения, лодки привлекались к обеспечению операций по скрытной высадке разведывательно-диверсионных групп на побережье противника и их эвакуацию после выполнения боевой задачи.
Свою боевую задачу подводные лодки «М-77» и «М-79» на Ладожском озере выполнили. В августе 1944 года обе подводные лодки были вновь включены в состав Краснознамённого Балтийского флота.
Сегодня в этот час 78 лет назад Нацистская Германия капитулировала перед союзными силами. Советскому союзу победа обошлась в 27 миллионов человек.
Помним
В польской столице на официальной церемонии по случаю 80-й годовщины восстания в варшавском гетто старый еврей сказал неудобную правду.
В присутствии польской политической элиты во главе с президентом Анджеем Дудой узник еврейского гетто Мариян Турский (Моше Турбович) заявил с трибуны:
«Такие, как они, пережили несколько дней неимоверных мук и унижений. Они пострадали от немцев и от сотрудничавших с ними украинцев и литовцев. За глоток воды приходилось платить часами или сотнями злотых.
Я попал в Освенцим и пережил два марша смерти.
Свободу мне принесла Советская армия, в которой большинство составляли русские. Моя благодарность тем, кто освободил меня из немецких лагерей, будет сопровождать меня до последнего дня моей жизни…»
Как отмечает корреспондент EADaily , в польском сегменте соцсетей эту видеозапись уже начали ограничивать, мотивируя «возможной фальсификацией исторических фактов».
Upd. Полная речь #comment_271559416
